Жили-были двадцать пять оловянных солдатиков. Все они родились от одной матери - старой оловянной ложки, а значит, приходились друг другу родными братьями. Были они красавцы писаные: мундир синий с красным, ружье на плече, взгляд устремлен вперед. Походили друг на друга, как две капли воды, и лишь один отличался от своих братьев: у него была только одна нога. Его отливали последним, и олова на него не хватило. Впрочем, он и на одной ноге стоял так же твердо, как другие на двух. И он-то как раз и отличился.
Мальчик, которому подарили солдатиков в День рождения, расставил их солдатиков на столе. Там было много игрушек, но красивее всех был чудесный замок из картона; сквозь его маленькие окна можно было заглянуть внутрь и увидеть комнаты. Перед замком лежало зеркальце, оно было совсем как настоящее озеро, а вокруг стояли маленькие деревья. По озеру плавали восковые лебеди и любовались своим отражением.
Все это радовало глаз, но очаровательней всего была молоденькая девушка, стоявшая на пороге широко раскрытых дверей замка. Правда, она тоже была вырезана из картона. Но что в этом такого? Юбочка ее была из тончайшей кисеи, узкая голубая ленточка спускалась с плеча к поясу. Ленточка была прикреплена сверкающей блесткой, очень большой - она могла бы закрыть все личико девушки. Красавица эта была танцовщица. Она стояла на одной ножке, протянув руки вперед, а другую ногу подняла так высоко, что оловянный солдатик не сразу разглядел её и подумал, что красавица тоже одноногая.
-Вот бы мне такую жену,- подумал оловянный солдатик. - Только она, наверное, знатного рода, - она живет в замке, а я в коробке; к тому же нас там целых двадцать пять штук. Нет, в коробке ей не место, но познакомиться с ней все же не мешает! Она по-прежнему стояла на одной ножке протянув руки вперед, а он застыл с ружьем на плече и ни на минуту не спускал глаз с прелестной плясуньи.
Пробило двенадцать. И вдруг - щелк, щелк! Это раскрылась табакерка. Табака в табакерке не было; в ней сидел маленький чертик, очень искусной работы.
- Эй ты, оловянный солдатик! - крикнул чертик. Перестань пучить глаза на танцовщицу, что не про твою честь!
Утром дети проснулись и переставили оловянного солдатика на окно. И тут - то ли по вине чертика, то ли по вине сквозняка - окно распахнулось и солдатик полетел кувырком с третьего этажа. Он упал на голову, а его каска и штык застряли между булыжниками - и он так и остался стоять на голове, задрав ногу кверху.
Дети сейчас же выбежали на улицу искать солдатика. Искали, искали, чуть было не раздавили его и все-таки не нашли. Крикни он только: «Я тут!» - дети, конечно, увидели бы его, однако он считал неприличным громко кричать на улице, будучи в мундире.
А потом пошел дождь; он шел все сильней и сильней и, наконец, хлынул как из ведра, а когда перестал, на улицу выбежали соседские мальчишки и я сам слышал, как один из них сказал:
- Смотри, вон оловянный солдатик. Давай-ка отправим его на плавание!
Они сделали из газеты лодочку, поставили в нее оловянного солдатика и пустили по водосточной канаве. Боже ты мой! Как бились волны о стенки канавы, какое сильное было там течение! Да и немудрено, ведь ливень был славный! Лодочка то ныряла, то взлетала на гребень волны, то вертелась, и оловянный солдатик вздрагивал, но он был стойкий и все так же невозмутимо смотрел вперед, держа ружье на плече. Вот лодочка подплыла под мостик, стало совсем темно и страшно.
-Куда ж это меня несет? - думал он. - Все это проделки чертика! Вот если бы в лодочке со мной сидела маленькая танцовщица, тогда пускай бы хоть и вдвое темнее было.
В эту минуту из-под мостика выскочила большая водяная крыса, - она здесь жила.
- Эй ты, а паспорт у тебя есть? - крикнула крыса. - Предъяви паспорт.
Оловянный солдатик молчал и еще крепче прижимал к себе ружье. Лодочка плыла все дальше, а крыса плыла за ней. Ох, как она скрежетала зубами:
- Держите его! Он не уплатил дорожной пошлины, не предъявил паспорта!
А лодочку несло всё быстрее и быстрее, скоро она должна была выплыть из-под мостика - оловянный солдатик уже видел свет впереди, но тут раздался грохот до того страшный, что услышав его, любой храбрец задрожал бы от страха. Подумать только: канавка кончилась, и вода падала с высоты прямо в большой канал! Оловянному солдатику грозила такая же опасность, какой подверглись бы мы, если бы течение несло нас к большому водопаду.
Бедный солдатик держался все так же стойко, даже глазом не моргнул. И вдруг лодка завертелась, потом накренилась, сразу наполнилась водой и стала тонуть. Оловянный солдатик уже стоял по шею в воде, а лодка все больше размокала и погружалась все глубже; теперь вода покрыла солдатика с головой. Он вспомнил о прелестной маленькой танцовщице, которую ему не суждено больше увидеть, в ушах у него зазвучала песенка:
Мы стойкий постоянный настойчивый народ из ложки оловянной...
Бумага совсем размокла, прорвалась, и солдатик уже стал тонуть, но в этот миг его проглотила большая рыба. Ах, как темно было у нее в глотке! Еще темней, чем под мостиком, и в довершении всего как тесно! Но оловянный солдатик и тут держался стойко - он лежал вытянувшись во всю длину, с ружьем на плече. А рыба, проглотив его, стала неистово метаться, бросаясь из стороны в сторону, но вскоре затихла. Прошло некоторое время, и вдруг во тьме, окружавшей солдатика, молнией сверкнуло что-то блестящее, потом стало совсем светло и кто-то громко воскликнул: Оловянный солдатик!
Что же произошло? Оказывается, рыбу поймали и снесли на рынок, а там кто-то купил ее и принес на кухню, где кухарка разрезала рыбу острым ножом и, увидев солдатика, отнесла в комнату. Вся семья собралась поглядеть на удивительного человечка, который совершил путешествие в рыбьем брюхе, но оловянный солдатик не возгордился. Его поставили на стол, и вот - чего только не бывает на свете! - солдатик снова очутился в той же самой комнате, где жил раньше.
Те же игрушки по-прежнему стояли на столе, в том числе и чудесный замок с прелестной маленькой танцовщицей. Она все так же прямо держалась на одной ножке, высоко подняв другую, - ведь она тоже была стойкая! Все это так растрогало оловянного солдатика, что из глаз его чуть не покатились слезы. Но солдату плакать не полагается, и он только посмотрел на танцовщицу, а она на него.
И вдруг один из малышей схватил солдатика и швырнул его прямо в печку - неизвестно зачем, должно быть его подучил злой чертик, сидевший в табакерке. Теперь солдатик стоял в топке, освещенный ярким пламенем, и ему было нестерпимо жарко; он чувствовал, что весь горит, - но что сжигало его - пламя или любовь, этого он и сам не знал. Краски на нем полиняли, но было ли то от горя, или же они сошли еще во время его путешествия, этого тоже никто не мог сказать. Он не сводил глаз с маленькой танцовщицы, она тоже смотрела на него, и он чувствовал, что тает, однако все еще стоял прямо, с ружьем на плече. Но вдруг дверь в комнату распахнулась, сквозняк подхватил танцовщицу, и она, как мотылек, впорхнула в печку, прямо к оловянному солдатику, вспыхнула ярким пламенем - и ее не стало. Тут оловянный солдатик совсем расплавился и от него остался только крошечный кусочек олова.
На следующий день, когда служанка выгребала золу, она нашла в топке оловянное сердечко. А от танцовщицы осталась только блестка. Но она уже не сверкала - почернела, как уголь.
